Поделиться в соц. сетях
Портретная живопись — это самый сложный вид изобразительного искусства, если сложность определять тем количеством нервной энергии, которое должен затратить художник на создание, а зритель, чтобы до конца понять — «прочитать» — такое произведение. Особенно возросла эта сложность в конце девятнадцатого — начале двадцатого века, когда общество стало проявлять пристальный интерес к психологическому строю личности и требовать, чтобы и эти качества, а не только внешний вид модели и ее место в мире, были отражены в портрете.
Для художников при этом возникла даже, казалось бы, парадоксальная ситуация. Раньше было достаточно зафиксировать и сохранить внешний облик человека, обозначить признаки его общественного статуса, его занятий, привычек, и возможностей, то есть — вполне видимые категории. Но с рубежа двадцатого века этого уже было недостаточно — требовалось видимыми средствами, находящимися в распоряжении художника, изобразить психологические, то есть — невидимые качества его личности.
Хотя и встречаются люди с «говорящими» лицами или те, у которых «на лице все написано», все-таки для большинства из нас надо сначала «пуд соли съесть» прежде, чем узнать «свойства души» какого-то человека, то есть, главные черты его характера или, как говорят специалисты, психологическую структуру личности. Но ведь «чужая душа — потемки». И вот, блуждая в этих «потемках», ученые-психологи, врачи-психоаналитики длительными исследованиями изучают эти важнейшие и самые сложные свойства человека, посвящая этому годы исследований и увесистые книги. Писатели многими словами в толстых романах, тоже создаваемых годами, раскрывают нам характеры героев.
Но с древних времен изредка встречались художники, которым удавалось сравнительно быстро создать портрет, показывающий нам «душу», то есть — психологическую структуру личности портретируемого, отражая целый комплекс порой трудноуловимых «невидимых» черт. У нас при этом появляется возможность, не «съев пуда соли», не блуждая в «потемках», составить себе определенное представление о личности изображенного человека, даже если его уже нет на свете.
Те мастера, у которых такое получалось хорошо, считались и считаются выдающимися портретистами. Их ценят сейчас, им удивлялись в прошлые века и даже в древности.
Вспомним фаюмские портреты. Это были атрибуты похоронного культа в Египте две тысячи лет назад. Тогда была непреложная необходимость при похоронах положить на запеленатую мумию портрет умершего, для того, чтобы, как тогда верили, его душа, возвращаясь в тело, могла бы его найти. Сейчас, глядя на эти покрытые восковыми красками ветхие доски, мы отмечаем, что на некоторых из них изображены грубые ремесленные подобия человеческих лиц. Но на других древний художник так изобразил лица мужчин и женщин — старых и молодых, что мы рассматриваем их с изумлением. Портреты эти настолько «психологические», а характеристики личностей героев, данные в них, настолько глубокие, правдоподобные и подробные, что душа умершего в поисках своего тела, наверняка «не промахнулась бы». А после первых находок этих портретов в ХIХ веке в обществе было даже мнение, что это не древние произведения, а подделки, созданные недавно очень талантливым мастером.
Такого рода портретисты изредка появлялись в любые эпохи, но современное им общество ценило их работы по-разному. До ХIХ века тонкие и многогранные психологические характеристики людей на портретах редко бывали востребованы, и если они были в произведении, их чаще всего не замечали, но если замечали, то с удивлением говорили про персонаж на портрете: «Как живой!», но более ценили внешние признаки героя портрета и антураж, восхищаясь больше тем, как изображены его поза, драгоценности, ткани, утварь, оружие и пр. Например, один из замечательных портретов Тициана называют «Синие рукава». Человек, который там изображен, сейчас привлек бы всеобщее внимание специфическим очень выпукло показанным характером, как, например, репинский «Мужик с дурным глазом». Будь герой Тициана написан во времена И. Е. Репина, его портрет мог бы называться, например, «Мужчина с любопытными глазами». Но имя его пропало во тьме истории, а то, как портрет тогда называли: «Синие рукава», дошло до нас потому, что мастерски изображенный атлас или бархат тогда ценили больше, чем точно показанный характер. Не то, чтобы героя вообще не наделяли какими-либо душевными качествами, но, как правило, это было одно какое-то «главное» свойство, приписываемое изображаемой личности: доброта мадонны, бесстрашие воина, благородство сановника, мудрость пророка или сосредоточенность ученого. Это было почти так же упрощенно и однозначно, как маски античного театра. И это устраивало зрителей, как маски устраивали древних греков. Только в период европейского Возрождения интерес к подробным характеристикам души человека вспыхнул в обществе, но — ненадолго. Вспомним, что потрясающая личность госпожи Лизы дель Джокондо, глубоко «психологично» и гениально по мастерству изображенная в самом начале XVI века Леонардо да Винчи, была через некоторое время совершенно забыта. И это продолжалось вплоть до 1911 года, хотя ее портрет хранился в Лувре. Только, когда после кражи портрет нашли, на него обратили внимание, и вспыхнула небывалая популярность «Моны Лизы».
А. Н. Бенуа оставил нам список имен лучших европейских художников-портретистов, обладавших выдающимися способностями: Ван Дейк, Беллини, Дюрер, Рафаэль, Тициан, Тинторетто, Рубенс, Рембрандт, Франс Хальс, Б. ван дер Хельст, Гольбейн (во второй половине своей деятельности), Морони, Веллард, Лашло, Сарджент, а из русских мастеров: Левицкий, Брюллов, Кипренский, Репин, Крамской, Серов, Врубель. Их он называет «природными портретистами», и к ним же А. Н. Бенуа относит и Савелия Сорина: «и он принадлежит к семье «природных портретистов» – это, несомненно, так же, как и то, что его творчество является одним из самых центральных памятников начала ХХ века».
Это — дополнительная глава книги. Она написана потому, что есть необходимость помочь молодым людям «читать» портрет. Я хочу вместе посмотреть и «прочитать» некоторые любимые мной работы Савелия Сорина. Поэтому эта глава написана как обращение к начинающим постигать этот очень не простой вид искусства.
————————————————————————————————————-
Почему люди, стоя у портретов С. Сорина, говорят, что о некоторых там изображенных людях можно написать целый роман? Подождем с ответом. Сначала посмотрим несколько портретов.
Вот, например, рассмотрим портрет балерины Тамары Карсавиной.
Она смотрит на нас таким «медленным взглядом», проверяя, должное ли впечатление на нас произведено: остолбенели ли мы, как и все предыдущие, от ее красоты, от этой лебединой шеи, от грации этих хрупких плеч, от этих нежных губ и овала лица. Волосы ее скрыты сеткой для парика, но это неважно, это такая мелочь, вот и художник не стал ее вырисовывать, а только наметил, ведь ничего театральный парик не может добавить к ее лебединому образу, истинному, а не театральному.
Но и просто на людях она продолжала играть роль беззащитной нежной пастушки или принцессы, красота которой, естественно, заставляет любого потерять дар речи и пасть к ее ногам. В те времена многие балерины, пользуясь своей неотразимостью, становились женами великих князей, крупных финансистов или промышленников. Но Таточка (как ее называл А. Н. Бенуа) была другой — ей были интересны художники — и, хотя ее первым мужем стал скромный чиновник В. Мухин, он был, тем не менее, тонким художником в душе и ценителем искусства. Потом к ее ногам пал живописец и фотограф А. Эберлинг, ею был увлечен и молодой художник Савелий Сорин, а потом — прекрасно рисовавший и бывший эрудитом в искусстве сотрудник британского посольства Г. Брюс, чей портрет С. Сорин писал почти одновременно с тем, что мы рассматриваем.
Это очень успешная женщина, очень хорошая, трудолюбивая и творческая балерина, самостоятельно создавшая многие незабываемые образы. Она блистала и на сцене столичного Мариинского театра, ее «носили на руках» (в прямом и в переносном смысле) в богемном кабаре «Бродячая Собака». Она была одной из самых прекрасных балерин в антрепризе Дягилева «Русские сезоны» в Париже и в балетах великого Фокина в Гранд Опера, и на балетных сценах в Лондоне, и на гастролях в Южной Америке и Австралии. Знатоки «Серебряного века» говорили, что ее танец олицетворял декадентскую суть этого времени: хрупкую утонченную красоту на краю гибели целого мира. Даже этих слов недостаточно, чтобы до конца описать чувства, которые вызывает этот портрет. То, как сложены губы, то, как смотрят глаза, то, как повернута голова, находится в удивительной гармонии с линиями рисунка, с неяркими но музыкальными красками – весь созданный художником образ вызывает чувства, сравнимые только с эмоциями от музыки. Но, как музыку очень сложно до конца описать словами, так и для этого портрета трудно найти подходящие точные слова.
Вместе со своим вторым мужем — английским дипломатом Г. Брюсом Карсавина уехала из революционного Петрограда и увезла этот портрет (точнее, его вариант, выполненный пастелью на доске). Другой вариант — акварельный — С. Сорин оставил себе и позже увез его в эмиграцию, может быть, чтобы не расставаться с этим образом. А Тамара Карсавина из благополучного Лондона посылала посылки с едой своему бывшему мужу Мухину, оставшемуся в голодной России. Из-за этого его допрашивали в ЧК, потом мучили в НКВД, и он чуть было не попал в шахты на Колыму. Некоторым людям достаточно этого портрета и этой истории, чтобы написать роман.
Портрет Т.Карсавиной . 1915 г. 56 Х 42. Бумага, наклеенная на доску, пастель. Корпоративное собрание Белгазпромбанка. Беларусь
А вот другой портрет. Называется он «Принцесса туркеска», то есть на современном языке – турецкая княжна. Это — прозвище. Звали ее княжна Мария Александровна Туркестанова - дочь князя Алексанра Петровича Туркестанова (1861-1920). Происходила она из древнего грузинского рода князей Туркестанишвили, известного с ХV века. С Петровских времен эта семья служила России, ее члены были и военными, и священнослужителями. Идея, что служба государству и его людям превыше всего в жизни, царила в семье. Они имели множество наград. Жених принцессы был офицером добровольческой Белой армии и погиб в Гражданскую войну. Вторую часть жизни принцессе пришлось провести на чужбине, где она вышла замуж за товарища ее погибшего жениха, Николая Николаевича Коротнева (1897-1950, США) тоже офицера, добровольческой Белой армии. Прямота, стойкость и несгибаемая гордость «читаются» в этом портрете. Она смотрит прямо на нас, но она нас не видит. Что-то другое, затаенное проносится перед ее внутренним взором. Она не будет рассказывать посторонним, что… и почему. Вот еще одна история — романтическая и трагическая одновременно.
Портрет М.Горького. 1902. Холст, масло. 77.5Х95.3. Сан-Франциско. Fine Arts Museum
Посмотрим на портрет Максима Горького. Это — 1902 год, С. Сорин еще студент Императорской Академии художеств и ученик И. Е. Репина. М. Горький был тогда начинающим провинциальным писателем, причислявшим себя к выдвигавшейся тогда группе «самородков из народа» — не из помещиков, чиновников или купцов, а из бедняков – из юродивого «народа-богоносца». Это было великое романтическое время русского Модерна (взглянуть, хотя бы, на псевдонимы писателей этой группы: Безродный, Скиталец, Бездомный, Голодный, Бедный, Горький). Максим Горький (Алексей Максимович Пешков — он, правда, был из семьи мелких торговцев) в те времена еще только формировал свой имидж. Делал он это ревностно – ведь от этого зависел его будущий успех. Несколько живописцев — и среди них И. Е. Репин и М. В. Нестеров уже пытались написать романтический портрет писателя, но, видимо, что-то не нравилось, и дальше эскизов дело не шло. Друг Горького С. Скиталец привел к нему талантливого юношу Савелия Сорина, чтобы тот написал «правильный» портрет. Портрет получился прекрасный: видна крепкая репинская школа – сочный, яркий мазок, персонаж вылеплен рельефно и точно, а композиция портрета подчеркивает вдохновенность и «природность» этого волжского писателя. Но посмотри в его глаза: правый смотрит открыто, с некоторой даже болью за страдающий народ, а левый (он в тени) глядит настороженно, он даже чуть прищурен – получится ли у этого парня то, что нужно. Получилось, и, конечно, не нарочно вышло то, о чем я написал, просто у портретируемого было такое состояние, а портретист заметил, и тут же это появилось на полотне. Это одна из главных черт таланта художника С. Сорина: он умел увидеть и отразить даже затаенные, спрятанные от зрителя тонкие черты личности портретируемого. Эта двойственность была характерна для М. Горького, и жизнь этого талантливого писателя сложилась в то бурное и жестокое время очень сложно. Он написал много ярких, и интересных произведений, признанных во всем мире, он был проводником и защитником культуры в жестокое безвременье революции и ломки всей жизни в нашей стране, но он же сотрудничал с советской властью, вольно или невольно одобрял ее зверства, и ему принадлежит лозунг «Если враг не сдается, его уничтожают», обращенный против своих же соотечественников, которые не могли согласиться с бесчеловечным режимом диктатуры. Конечно, молодой художник не мог предвидеть все это в 1902 году, но двойственность натуры человека, который ему позировал, почувствовал, возможно, даже не отдав себе отчета. В этом и заключается чудо настоящего портрета. Позже неоднократно знатоки говорили о работах С. Сорина, что сходство в его портретах воспринимается как правда о том, кого он изображал.
Портрет О. Б. Монасевича. 1906 г. Холст, масло. 158 Х 90. Таганрогский художественный музей. Фрагмент
А этот портрет написан в России в 1906 году. Это банкир О. Б. Монасевич. Смотри, как он в себе уверен, и в том уверен, что он вправе командовать людьми, повелевать, потому только, что он богат. И поэтому он может, наверное, и заорать на человека. Сейчас он не орет, а что-то тихо говорит художнику, наверное, дает указания, как писать, но может и выпучить глаза, и накричать, если что. Художник это видит и показывает нам. И мы также видим, что персонаж мастеру совсем не симпатичен.
В Ярославском художественном музее хранится «Портрет неизвестного», написанный Сориным в 1915 году. Этот человек показался мне очень похожим на О. Б. Монасевича, хотя выглядит он моложе, и по характеру, как можно видеть, совсем на него не похож. Щегольская шляпа, цветок в петлице дорогого костюма и монокль в глазу дополняют этот образ. Вибрирующий фон написан тем же приемом, что и фон портрета М. Горького и автопортрета 1906 года. Поиск показал, что у О. Б. Монасевича был младший брат А. Б. Монасевич, и тоже – банкир. Старший брат на старости лет (уже при советской власти) жил вместе с семьей младшего в том же доме, что и писатель М. Булгаков. Однако даже со знаком вопроса ставить эту фамилию под портретом неизвестного пока рано – нужны более веские подтверждающие данные.
Но я привел здесь оба эти портрета, чтобы можно было увидеть, как художник, изображая в одной и той же манере даже внешне похожих людей, может дать нам возможность увидеть два совершенно разных характера.
Портрет неизвестного в сером костюме. 1915 г. Холст, масло.. 117 х 87. Ярославский художественный музей
В отличии от того, что изображен на первом портрете, этот человек сдержан, даже холоден, он не позволит себе никаких нарушений светского образа поведения. Он «закован» в свой несколько даже щеголеватый костюм, как рыцарь в доспехи. Вы никогда не узнаете, что у него на душе – так надо, порядок и соблюдение правил поведения прежде всего.
Оба эти портрета написаны, скорее всего, для денег. Они высокого технического качества, но психологически оба образа не очень многогранны, да и молодой художник еще, видимо, не ставил себе такой цели. В дальнейшем, когда решение задач по выявлению психологической структуры личности портретируемого человека стали главными, художник иногда писал портреты даже бесплатно, если открывалась возможность создать глубокий интересный образ. В дальнейшем мы рассмотрим такие портреты.
Это портрет Шаляпина. Все знают Федора Ивановича, его голос, созданные им оперные персонажи.
Портрет Ф. Шаляпина. 1931 г. Холст, масло. 93 х 77. Монте-Карло. Собрание князя Монако
Вот, что писал в статье о С. Сорине критик Л. Камышников:
«Разве можно представить себе Федора Шаляпина не царственно-величавым? Разве есть в истории нашей сцены образ более величественный по пластической красоте, нежели этот неповторимый император сцены? Таков Шаляпин не только в ролях, облаченный и в гриме. В действительности, в движениях, в повороте головы, — он все тот же, и таким он изображен на портрете Сорина» (360. С. 3).
Великого певца в разных видах изображали множество раз. В потрясающе спетой и сыгранной им партии Бориса Годунова этот персонаж говорит: «Достиг я высшей власти. Шестой уж год я царствую спокойно. Но счастья нет в душе моей». Вот в подобный, кажется, психологический момент художник Савелий Сорин здесь изобразил великого певца. С Савелием они дружили с юных лет. Они часто виделись в Петербурге, в эмиграции Сорин был другом дома Шаляпина, а в Америке тесно общался с его дочерьми и женой. И художник знал Федора Шаляпина не только как великого и достигшего вершины славы певца, но и как любителя поозорничать и крепко выпить, поговорить по душам, посидеть у костра и половить с азартом рыбу в сельской речке, знал как простодушного и обидчивого человека, знал как щедрого и сорящего деньгами, и как скрягу, вымогающего каждую копейку у администрации театра. Знал Савелий Сорин и еще одну неприятную историю. 6 января 1911 года Ф. Шаляпин пел свою партию на сцене Мариинского театра в Петербурге. По задумке режиссера спектакля певец в роли Ивана Сусанина вместе с хором пал на колени перед царской ложей, протягивая к ней руки. Таким выражением верноподданничества в России вряд ли кого-то можно было удивить. Но волжский богатырь Шаляпин с его потрясающим «ломающим все преграды» голосом был в те романтические предреволюционные времена символом вольнолюбия, народной мощи и протеста против угнетения. Его песня «Дубинушка» воспринималась как предупреждение самодержавию, что народное терпение кончится, и тогда…. А тут – такое «холуйство»! Передовую часть общества поразил шок. Шаляпин был осужден в газетных статьях и в общественном мнении. Ему отказывались подавать руку коллеги и знакомые из интеллигенции. Даже ближайшие друзья отшатнулись от певца. Один из них – знаменитый художник Валентин Серов — бывший одним из тройки неразлучных: К. Коровин, Ф. Шаляпин и он – навсегда отказался не только дружить с певцом, но и просто общаться, несмотря ни на какие попытки Шаляпина каяться и налаживать отношения.
Но вот Савелий Сорин не перестал дружить с Федором Шаляпиным. Он чувствовал, что Федор не холуй по своей сути. Он понимал, что певец – просто большой ребенок, который, как дети, сначала сделает, а потом обдумает. И его, как ребенка, следовало бы за плохой поступок строго осудить, но потом простить, раз он горько раскаивается в нем.
И во многих еще ипостасях художник видел этого человека, но посчитал необходимым изобразить певца так, как ты это видишь. Потому что – это «главная правда». Умение ее найти среди множества других черт — это важное свойство художника-портретиста. А умение дружить – одна из важных черт личности самого Савелия Сорина.
Великий оперный тенор Леонид Собинов заказал Савелию Сорину портрет своей подруги Веры Каралли. Когда этот портрет был создан, он остался очень доволен и позже попросил художника написать свой портрет. Сорин был перегружен заказами. Чтобы не обижать певца, он пообещал передать эту работу знаменитому художнику К. Сомову (302). Заказ был и престижный, и денежный, и Сомов согласился, но потом так долго не приступал к работе, что у Собинова появились претензии. В это время началась Первая мировая война, и Савелий Сорин (по закону освобожденный от воинской повинности как золотой медалист Императорской Академии) добровольно несколько месяцев ходил на подготовку по военному делу, намереваясь отправиться на фронт (348. С. 7). Но Собинов настаивал и художник был вынужден сверх программы через силу и при дефиците времени взяться за создание этого портрета (303. С. 52). Портрет понравился Собинову, я много читал о нем, но найти его изображение никак не мог. Даже в музее Собинова этого портрета не оказалось, однако сотрудники музея сообщили, что его репродукция была помещена в специальном сборнике, выпущенном к юбилею певца. В Театральной библиотеке ни в одном из экземпляров сборника репродукции портрета не оказалось – все они были вырезаны оттуда бритвой. В общем зале Государственной Публичной библиотеки была та же картина: чьи-то руки аккуратно бритвой вырезали репродукции портрета из всех принесенных мне экземпляров сборника. Библиограф, к которой я обратился, объяснила, что это дело рук «собиновок» — неистовых поклонниц лирического тенора, которых его голос приводил в такое состояние, что они часами ждали, когда он выйдет из театра после репетиции или спектакля, чтобы получить автограф или хотя бы коснуться его одежды, а то и оторвать пуговицу, чтобы хранить ее как сувенир. Они же отовсюду похищали изображения Собинова, чтобы повесить дома как икону. Только в зале редкой книги, где на каждой репродукции стоит печать библиотеки, мне удалось найти и сфотографировать изображение этого портрета.
Даже в этой небольшой репродукции можно отчетливо разглядеть не только гордую осанку модели, но и самозабвенную любовь к своему образу великого оперного тенора.
Портретом Л. Собинов был очень доволен и вскоре заказал С. Сорину еще и портрет своей новой жены Н. И. Мухиной. Портрет Веры Каралли исчез. Ее родственники разыскивали его безуспешно и высказывали неудовольствие и досаду, что перстень с гербом аристократического греческого рода Каралли, к которому, по их словам, принадлежала Вера, носит дочь Н. И. Мухиной, не имевшая к роду Каралли уж точно никакого отношения (307. С. 258; прим. 597). Не стоило бы писать об этом, но я хочу, чтобы ты вгляделся в лицо на этом портрете и составил бы свое суждение, может ли в одной и той же личности уживаться и лиричность певца, поющего о прекрасной любви так, что голос его сводит с ума толпу женщин, и способность совершить неблаговидный поступок. Савелий Сорин, умевший увидеть самые скрытые черты личности того, чей портрет он писал, эту задачу решил, и чуткий зритель может это увидеть даже в репродукции.
А вот портрет другого человека. Он актер. Он улыбается.
Портрет актера. 1934 г. Сангина, графитный карандаш, уголь. 47 Х 38.3. ГРМ
Но какое у него «резиновое» лицо! Точнее, это подвижная улыбающаяся маска, приросшая к невидимому для нас лицу. Он уже пожилой, вон — седина и лысина, и одрябла кожа, а вершина успеха не достигнута. И достигнута не будет, это ему очевидно и горько. Однако, он привык, он должен смеяться на сцене, как бы плохо ни было на душе, он профессионал, вот он смеется и сейчас. Но посмотри, — глаза не смеются. Лицо кажется веселым лишь на первый взгляд. Чем дольше смотришь, тем мучительнее становится. Вот, уж точно, трагедия Пьеро в комедии дель арте: тот должен был смеяться на сцене, хотя злой Арлекин похитил его возлюбленную Коломбину. А этот делает вид, что смеется в жизни, хотя злая жизнь лишила его надежд. На этот известный с давних времен сюжет написан уже не один роман. Но в портрете он рассказан другими средствами и очень лаконично, и концентрированно. Ты уже за несколько минут рассматривания начинаешь это видеть, хотя нигде об этом ничего не написано. Это – чудесное свойство хорошего портрета: ты узнаешь о человеке очень многое, даже скрытое, так, будто прочитал большую и хорошо написанную книгу. Узнаешь всего за несколько минут, но их надо потратить на внимательное рассматривание портрета. Как нельзя ничего толком узнать, лишь перелистывая книгу, так мало, что можно понять, глядя на портрет мельком.
А вот тут трагедия нескрываемая. Это портрет трагической киноактрисы Наталии Кованько. Она посажена художником в «изломанной» позе – не метафора ли это изломанной жизни (см. гл.7).
Она была успешной соперницей кинозвезды Веры Холодной, успешно эмигрировала во Францию после 1917 года, успешно вышла замуж и даже с успехом снималась в кино у своего мужа-режиссера. В жизни актриса была веселым человеком, но она не переставала чувствовать себя чужой в чужой стране, где ее талант был не очень-то нужен, где никак не заводились новые друзья, а до старых – было дальше, чем до Луны. Это особенно было тяжело потому, что она любила посмеяться с близкими друзьями, поговорить по душам, но случалось это все реже. Посмотри на ее лицо – слезы: та, что висит на ресницах, и та, что течет по щеке, не такие, как бывает, когда актриса притворяется. Однако все дело в том, что позируя Савелию Сорину, попросившему ее принять трагический вид и заплакать, актриса отказалась, сказав, что не может этого сделать, что ей весело оттого, что художник согласился писать ее портрет. Художник, однако, увидел даже под ее напускной веселостью, что творится у нее на душе, и сумел это показать. Снова, рассматривая портрет, мы видим то, затаенное, скрытое от всех людей, что бывает в душе человека, и что видит такой, как Савелий Сорин, художник-портретист. Для него это была сложная и успешно решенная задача. Он ведь не знал, что произойдет потом. А потом Наталья Кованько вняла уговорам специальных тайных агитаторов, при помощи которых советская власть склоняла к возвращению успешных в эмиграции творческих людей. Она вернулась домой в Россию, но это был уже СССР. Ее надолго посадили в концлагерь. Когда Наталья Кованько оттуда вышла, она уже не была веселой красавицей и умерла в безвестности в Киеве. Эта картина — тоже сюжет для невеселого романа.
Следующий портрет занимал в 1935 году целую страницу одного из самых популярных в Америке журналов «Town & Country». Неудивительно, ведь, это же «девушка Чарли Чаплина» — актриса, сыгравшая главную женскую роль в одном из самых популярных его фильмов «Огни большого города» — сентиментальном и трагическом, «разрывавшем душу» каждого, кто смотрел эту кинематографическую притчу про «маленького» человека в бездушном мире. Там она играет юную слепую девушку-цветочницу, с золотыми локонами, красивую и добрую, простодушную, нежную и беззащитную.
Стоит посмотреть на обложку книги «Chaplin’s Girl: The Life and Loves of Virginia Cherrill» («Девушка Чаплина. Жизнь и любови Вирджинии Черрил»), изданной в 2009 году (342), и на иллюстрации внутри книги, и этот сентиментальный ангельский образ, созданный актрисой, станет совершенно ясен.
Но посмотри на ее портрет. Там видно, что разглядел художник в этой женщине, когда она не играет роль. Она решительная, волевая и закрытая. О простодушии не может быть и речи. Она смотрит на нас и оценивает произведенный эффект, даже как будто прицеливается (это впечатление оттого, что у нее немного прищурен левый глаз). Боюсь, что в этом образе есть даже что-то циничное. Она красива и эффектна. Идеальная кожа лица и шеи оттеняется черным платьем, и красные бусы подчеркивают яркие губы. И все это – не только дар природы, но и плоды неустанных усилий и немалых затрат. Красота непременно должна быть оценена по самым высоким расценкам. Бизнес есть бизнес. Сантиментам тут нет места. Плати, и она примет любой заказанный образ. Художник не мог не отразить то, что ему открылось. Это так противоречило тому, что все видели на экране, что портрет не мог не вызвать сенсацию. Мастера ругали и хвалили за этот портрет. Порицали за то, что он «оскорбил святыню», одобряли за то, что он «развенчал неискренность». Роман об актрисе, обществе и художнике напрашивается сам собой.
Это еще одна девушка с обложки журнала «Town & Country», точнее, это два варианта портрета знаменитой модницы Моны Трэвис Страдер-Харисон Уильямс (позже — леди Бисмарк), названной в 1933 году светилами мира высокой моды «самой хорошо одетой женщиной мира». И первый из этих портретов (в черном), действительно был воспроизведен на обложке этого популярного журнала. Она была «самой фотографируемой женщиной мира». Став в 1926 году женой Харрисона Уильямса, она сделалась «самой богатой женщиной мира». Прозрачные большие светлоаквамариновые и необычно широко расставленные глаза, искусно посеребренные волосы и идеальная фигура дополнялись у нее безупречным вкусом к любым вещам, которые должны окружать очень богатую женщину. Яхты, дворцы, виллы и шале, она покупала, как другие женщины «покупают шпильки для волос». Она привозила во вновь купленные в разных странах дома не только экстравагантную обстановку, но и свои портреты, созданные, например, Сальвадором Дали или Савелием Сориным. Это была еще и «самая тщеславная женщина в мире». Это последнее и решительный характер толкали Мону Харисон Уильямс не только блистать на страницах модных светских журналов, но и делать бизнес с самыми выдающимися кутюрье и домами мод. Савелию Сорину эта женщина была вначале интересна сочетанием красоты и решительности делового американского характера с утонченным вкусом, что, как он считал, предполагало интеллект. Но, написав портрет Моны в черном платье, он испытал разочарование: красота, осанка, изящество получились, но вместо интеллекта он увидел жесткость, холодность и пустоту. Решив смягчить образ, он принялся за другой портрет — в белом платье, и тот не понравился ему еще больше. Красота получилась, но теплота и интеллект — нет. Видимо, их вовсе не было у модели, и с этим художник ничего не мог поделать. Но самой Моне Харисон Уильямс понравились и тот, и другой портреты, и она настояла, чтобы художник отдал ей их оба. В дальнейшем она украшала ими свои дома, фотографировалась на их фоне, и ее нисколько не останавливало то, что автор портретов не был ими доволен. Такое происходило не раз, особенно, в первые годы работы художника в США. Только позже, когда он хорошо узнал особенности ментальности жителей Нового света, он все чаще отказывался выполнять заказы людей, в характерах которых он сразу видел неприемлемые для него черты, или прекращал работу, если такие черты ему открывались не сразу.
В Крыму Савелий Сорин создал портрет молодого гвардейского офицера с Георгиевским крестом на груди. У того не было денег заплатить за портрет, и художник сделал его бесплатно, сказав, что предчувствует, что такой тип русского офицера скоро исчезнет. Они часами беседовали, подружились и много позже в книге своих воспоминаний князь С. П. Оболенский написал, что почувствовал в Савелии надежного, думающего человека. Но давай посмотрим на портрет и увидим, а что сам художник думал про этого — тогда совсем юного — офицера. Видно, что это прямой, несгибаемо стойкий, благородный человек. Он спокоен, хотя и насторожен. Для него чувство долга сильнее страха (см. гл. 6). Как князь он был в эмиграции принят в высшем свете Франции и Великобритании, он танцевал на балах с будущей королевой и с Мэрилин Монро – королевой киноэкрана. Он создал во Франции «Русский дом» — место, где нуждающиеся соотечественники могли получить помощь.
Портрет князя Сергея Оболенского. 1917 г. Рисунок графитным карандашом
Дальнейшее показало, что художник был прав. В Америке, где князь оказался позже, он создал Спецназ, был парашютистом (со временем – самым старым парашютистом Америки), тренировал десантников, и за мужество и отвагу был трижды награжден медалью «Пурпурное сердце» — такой же почетной наградой, какой был в России крест «Святой Георгий». Во втором, написанном уже в эмиграции, портрете С. Оболенского (см. гл. 7), мастер отметил и решительность, и бесстрашие, но и боль, и тоску по Родине как черты именно русского характера. И чтобы подчеркнуть это, он написал сзади стоящей фигуры бывшего российского офицера типичный русский пейзаж с церковью на осеннем холме над широкой рекой.
Портрет Сергея Оболенского. 1927 г. Смешанная техника. 62.2 х 54. Вариант
Еще раз Савелий Сорин создал портрет князя С. Оболенского в 1927 году. Все черты благородного и сильного человека повторились и в этом портрете. Когда возраст уже не позволил князю служить в армии, он, не обращая внимание на свой титул, начал работать в ресторане и стал его хозяином. Это тоже сюжет для романа, который можно прочитать, внимательно глядя на портрет. Но князь С. Оболенский написал книгу воспоминаний, и на ее обложке он поместил свой портрет, давно – в Крыму – написанный художником С. Сориным.
Дальше будет карандашный портрет Н. Н. Евреинова – актера, режиссера, сценариста, публициста и писателя, в общем, — человека, принадлежавшего к интеллектуальной элите Сребряного века. Художника С. Сорина всегда тянуло к таким людям, особенно в начале пути, он ощущал у себя нехватку общей культуры, эрудиции – всего того, что дает воспитание в образованной семье, ведь его в детстве воспитывала патриархальная семья провинциальных сектантов-хасидов, а потом — улица. Он понимал, что одного таланта мало. Для поставленной им цели мало и таланта плюс трудолюбие. И он активно искал, и рад был, когда находил, общение с интеллектуальными людьми. Мастерская художника в Петербурге находилась на набережной Екатерининского канала, а напротив на другом берегу был театр «Кривое зеркало», где служил актер, режиссер и литератор Н. Н. Евреинов. Мост, соединявший берега, был рядом, и уставший за день в театре Евреинов часто заходил в мастерскую, где его встречал теплый прием, отдых, вкусный чай и заинтересованный, доброжелательный слушатель. Там и был нарисован приведенный ниже портрет. Художник хотел вскоре по этому эскизу написать большой портрет маслом. Но не написал. Он сам не понимал, почему – ну, «не шла рука», и все. Он даже не подозревал тогда, что позже Евреинов об этих визитах в мастерскую к художнику напишет в своей книге «Оригинал о портретистах» статью, в которой самолюбование переплетено со взглядом свысока на радушного хозяина мастерской и даже с некоторой насмешкой над ним, плохо скрытой под неумеренными похвалами. И не то, чтобы ему было хоть чем-то нехорошо во время этих визитов, наоборот,– просто этот «оригинал» был из той категории людей, которые «ради красного словца сдадут и родного отца». Интуиция художника, ничего еще не знавшего, подсказала ему нечто, не позволившее написать большой портрет. Посмотрим, не видно ли это «нечто» в эскизе. Художник рисовал красивого, талантливого, артистичного, интеллектуального человека. Но, смотри, этот чуть искривленный рот может зазмеиться в кривой ухмылке. А этот холодный взгляд — он наблюдателен, но не доброжелателен. Лицо отчужденное, другой человек для него — не ценность. Рисунок мастерский, но вот, большой портрет… не вышел. Так бывало и потом — осознав, что в чертах личности модели, открывшихся ему в процессе общения, кроется нечто очень плохое, художник отказывался продолжать работу дальше, несмотря ни на какие уговоры или деньги. Но, удивительное дело, зная в дальнейшем о неприятной черте характера Евреинова, Савелий Сорин не переставал с ним общаться. Художник чувствовал, что Евреинов талантлив, а это для него было самым главным и искупало все неприятное, что приходилось терпеть при общении. Так было и с другими «невыносимыми», но талантливыми людьми, встречавшимися С. Сорину. Это тоже сюжет для романа.
А вот этот портрет, в отличие от предыдущего, был написан маслом с приязнью и успехом. Это художник Н. Милиоти — один из основателей объединения художников «Голубая роза». Его бледное лицо и белая блуза на фоне белой стены даны специально так, чтобы подчеркнуть пронзительный взгляд черных глаз из-под черных бровей, черные волосы и черные бороду и усы, и ярко красный рот. Ну, просто гипнотизер! Красавец-гипнотизер — повелитель женских душ. Кажется, что художник по-дружески хочет сказать своему герою, что он красив, но для мужчины – даже слишком. Это замечательный, острохарактерный, интересный и не без легкого дружеского юмора портрет.
Портрет Н. Д. Милиоти. 1914 г. Холст, масло. 60 Х 52. Частная коллекция. СПб
А вот тут роман, пожалуй, написать не удастся — слишком рано. Это еще только 1921 год — самое начало эмиграции. Да и сам этот молодой человек очень способен писать романы — это граф Алексей Николаевич Толстой. Впрочем, романы и даже эпопеи — это в будущем, а пока — только повести. То, что он — граф, тоже подвергали сомнению такие люди, как И. Бунин, Р. Гуль, Н. Берберова и др. Но, возможно, они были пристрастны из-за недовольства тем, что он вернулся в СССР, чтобы стать там «главным писателем». Глядя на этот портрет, про него можно только сказать, что это думающий и закрытый человек. Ну, может быть, немного — сластолюбец. А возможно, я вижу это только потому, что знаком с его дальнейшей биографией. Мне известно, что советская власть в те времена, стараясь добиться признания за рубежом, посылала в европейские страны «агентов влияния» с задачей склонить к возвращению на родину известных деятелей культуры. М. Горький, И. Куприн, М. Цветаева вернулись, и каждый, как и другие, рано или поздно испил горькую чашу бездушия, бескультурья и бессмысленной жестокости. А. Толстому предложили место «главного писателя», когда Горький, не вынеся роли «витринного генерала» от советской культуры, начал слабо сопротивляться. Вернувшись, А. Толстой стал «красным графом», любимцем «отца народов» и «друга советских физкультурников». Он пользовался невиданными льготами, жил в свое удовольствие и был эпикурейцем, пирующим за обильным столом, среди голодающего народа под выстрелы уничтожения интеллигенции и самой культуры в бывшей России. Он переделал свои произведения, написанные в эмиграции, и написал много новых, талантливых романов и повестей, за что получил целых три Сталинских премии первой степени. Возможно, кто-то напишет правдивый роман об этом талантливом романисте, но портрет, который в 1921 году написал Савелий Сорин, будет тут ни при чем. Это ведь только первый набросок. Набросок этот вместе с еще семью другими помещался на одном большом листе бумаги, найденной в мастерской художника после его кончины. Наброски — это начальный рабочий материал. Дальше предстояла большая многодневная работа над каждым образом. Но посмотри – уже лицо А. Толстого совсем живое, уже кое-что можно узнать об этом молодом человеке. Портрет все же был написан. Он попал в собрание Рене Герра – французского исследователя и коллекционера. На этом портрете трудно обнаружить отличия от первого наброска. Это говорит о том, что нередко Савелий Сорин сразу мог очень быстро «решить» образ своего персонажа, и остальные многие сеансы позирования уходили на доведение портрета до совершенства.
Портрет писателя А. Толстого. 1921 г. Бумага, смешанная техника. 45 Х 50. Собрание Рене Герра. Франция
Вот набросок головки, вероятнее всего, — актрисы Елены Комиссаржевской
(это не знаменитая В. Ф. Комиссаржевская, а вышедшая замуж за ее сына молодая актриса). И это тоже вполне живое лицо, и видно, что она кокетлива и немного лукава и — «себе на уме». Она знает, что красива, и хочет увидеть, оценили ли это. Возможно, что-то еще проявится в этом лице в результате дальнейшей работы, но, по-моему, главное уже тоже «схвачено».
Вот третий набросок с того же листа. Мы видим, что что-то гнетет эту молодую женщину: болезнь ли, неудача ли в чем-то для нее важном, но она не сдается, не плачет, а старается вынести эту беду мужественно. При этом она очень женственна и симпатична художнику, который ей сочувствует. Я ничего не знаю про нее, но не могу забыть после долгого рассматривания даже этого первого наброска.
Портрет неизвестной (2) среди восьми штудий портретов на большом листе бумаги. Смешанная техника. Фрагмент
Далее мы будем рассматривать портреты королев.
Ниже будет представлен один из них. В 2019 году на лондонской выставке из королевской коллекции сокровищ изобразительных искусств, связанных с Россией, этот портрет демонстрировался вместе с другим сокровищем — портретом ее матери, тоже написанным Савелием Сориным за двадцать пять лет до него.
Принцесса Елизавета — сейчас королева Великобритании Елизавета II. 1948 г. Бумага, наклеенная на холст, акварель. 133 Х 112. Кларенс-хаус. Лондон
Вернее, на этом портрете показана еще не королева, а принцесса Эдинбургская Елизавета, которая пригласила уже известного ей художника писать свой портрет меньше, чем за месяц до свадьбы. Позже она станет ныне царствующей королевой Великобритании Елизаветой II. Она очень женственна, спокойна и непроницаема. Она уже знает, что будет королевой. Портрет этот она полюбила и разрешила художнику даже показать его на выставке в США, а через много лет по моей просьбе сама распорядилась прислать это цифровое изображение. Вглядываясь в портрет ныне царствующей королевы Великобритании Елизаветы II, мы видим красивую, умную, закрытую, сильную женщину. Можно заключить, что этот образ тоже просится, чтобы был написан роман о молодой принцессе, во время войны служившей, как многие женщины Англии, в армии, работавшей водителем военного грузовика, а после войны платившей налоги и тарифы, как все жители нуждающейся страны, и отказывавшейся от роскоши, которой не могли пользоваться тогда ее простые подданные. Дожив до преклонных лет, она продолжает оставаться моральным лидером всех граждан Британского содружества наций и множества других людей, сознающих, что такое мораль.
А этот портрет другой будущей королевы, написанный художником за четверть века до первого. Это мать Елизаветы II, тоже Елизавета, и в этот момент она еще принцесса Йоркская. Вскоре она выйдет замуж и станет королевой Великобритании Елизаветой Английской после того, как ее муж станет королем Георгом VI, после смерти которого королевой станет их дочь, а она получит титул «королева-Мать». Это совсем другая личность: она открыта, непосредственна, очень женственна, но при этом не уверена в себе, однако она надеется, что окружающие не сделают ей ничего плохого. Благожелательность и теплота этой молодой женщины трогает зрителя и по сей день. Потрясающий портрет! Это одна из вершин в творчестве художника. Не удивительно, что эта его работа была самой любимой у королевы-Матери всю ее стодвухлетнюю жизнь.
Сейчас портрет королевы Елизаветы II, как и портрет ее матери, украшает библиотеку королевского дворца Кларенс Хаус в Лондоне. Они одинаковы по размерам и заключены в одинаковые рамы, но какие разные женщины глядят на зрителя с этих портретов! Непосредственная, открытая, немного неуверенная в себе и очень милая будущая королева-Мать контрастирует с женственной, но очень сильной, уверенной в себе и замкнутой будущей королевой Елизаветой II. На мой взгляд, портреты эти не только контрастируют, но и дополняют друг друга, показывая наглядно диапазон характеристик личностей, которые смог показать художник Савелий Сорин, выполняя труднейшую задачу изображения королевских особ. Трудность, о которой я говорю, это обычно не техническая трудность, а — «политическая». Художник, взявшийся за такой портрет, как правило, боится вызвать неудовольствие своей модели или ее грозного окружения. Поэтому большинство портретов коронованных особ — кроме тех немногих, которые были сделаны великими художниками, — маловыразительные и не раскрывают, как правило, тонких черт личности модели, а дают зрителю стандартный официальный образ, «упакованный» в шикарный живописный антураж. Эти же два королевских портрета подчеркивают, что для С. Сорина главным была личность сидящей перед ним женщины, а то, что это будущая королева, отходило для него на задний план. И это тоже — коллизия для романа.
Портрет девушки со шляпой (Элизабет Бове Лайон — принцесса Йоркская. Позже королева Елизавета Английская, потом королева-Мать). 1923 г. Бумага, акварель. 133 Х 112. Кларенс-хаус. Лондон
Это портрет знаменитого в свое время философа Льва Шестова. характер этого человека ясен с первого взгляда, он дан на портрете четко и выпукло. Человек этот — непреклонный спорщик, «особо ценные» мысли горят в нем и сжигают его. Он мгновенно может пойти на конфликт, если оппонент будет отстаивать неприемлемое мнение. Прозрачные глаза его смотрят более «внутрь себя», чем наружу, и внутренний мир, мысли этого человека гораздо дороже ему, чем все, что происходит вокруг. Он – мыслитель. Не в обиду философу будь сказано, на портрете в нем есть нечто от козла, готового забодать кого угодно. Но это не карикатура, и созданный художником образ вызывает уважение и даже сочувствие. В те времена стала подвергаться сомнению главная догма тогдашней философии, что бог определяет все свойства этого мира, все его физические и человеческие законы и, значит, навсегда определяет правильные стратегии жизни человека и человечества. Эта догма была хороша в течение тысячелетий, когда у человека было мало знаний об окружающем мире. Но «Серебряный век» появился в эпоху Первой технической революции, когда объем знаний у человечества значительно вырос, когда начались другие – социальные, культурные и даже сексуальные революции. Незыблемый, так хорошо объяснявшийся старой философией уклад жизни стал разваливаться, а ведь философия определяла и этику поведения и взаимоотношений людей. Разрушение традиционных отношений было очень болезненно. Первой на это отреагировала литература, появились Толстой, Достоевский и многие другие писатели-философы, создавшие великую русскую литературу, появились мыслители, предлагавшие свои варианты изменений главной философской догмы того времени. Л. Шестов в своих статьях развенчивал непоследовательность, нарушения логики и другие ошибки в религиозно-философских «теориях» коллег, полемизировал с ними горячо и доказательно, чем заслужил авторитет и популярность у читателей и в России до революции, и в эмиграции. Савелий Сорин не был религиозным человеком, он был очень увлечен своим искусством, и эти проблемы были от него далеки, но уважение к мыслителю Л. Шестову художник чувствовал. И мы чувствуем это, глядя на портрет. Писатель-классик И. Куприн считал этот портрет классическим, и говорил, что он будто создан рукой святого Луки (см. гл. 7). Портрет этот удостоился чести быть принятым в коллекцию самого престижного музея Америки — Метрополитен музеума в Нью-Йорке.
Следующий портрет был в коллекции известной балерины Е. Гальцер, а оттуда перешел в экспозицию музея Музыки имени Глинки в Москве. Там он был атрибутирован как портрет одной из самых знаменитых балерин первой половины ХХ века Ольги Спесивцевой. Она была особенно хороша в десятые годы в балете «Жизель». Вне сцены в обычной жизни Ольга ориентировалась с трудом и постоянно нуждалась в ком-то, кто руководил бы ею. Черты ее личности, ее пластика так совпадали с чертами ее не приспособленных к жизни героинь, что в те времена декаданса эта талантливая балерина имела огромный успех у публики. Многие молодые деятели искусства были увлечены ею (говорят, что между ними был и юный Дмитрий Шостакович). Но боязливость и робость не давали ей сблизиться с кем-либо. Произошла февральская революция, и, вернувшись в Петроград из Франции с гастролей, Ольга Спесивцева попала в такую круговерть событий, что совершенно запуталась, постоянно была в ужасе и не понимала, что происходит. Ей все труднее стало после спектакля в Мариинском театре выходить из роли Жизели. А когда произошел большевистский переворот, она совсем потерялась. Но тут ее полюбил активный деятель новой власти по фамилии Ковтун. Это был энергичный и решительный человек, и он заботился об Ольге и снабжал ее продуктами в то голодное время. Ковтун устроил ее отъезд в Париж, говоря, что и он скоро туда приедет. В Париже она ждала своего героя, снова имела успех, ее называли «Красной Жизелью», но Ковтун так и не приехал. Ольга стала болеть, потом все чаще опаздывать на спектакли. Потом она оказалась в Америке и там попала в психиатрическую лечебницу, где пробыла, всеми забытая, двадцать лет. Но там ее неожиданно разыскал один из старых поклонников, он забрал ее из больницы и стал о ней заботиться. И, о чудо! Она выздоровела и остаток своих лет провела в покое, окруженная заботой. Конечно, это романтическая и драматическая история. Но дело в том, что нежная красавица, изображенная С. Сориным на портрете в 1917 году, никакого отношения к Ольге Спесивцевой не имеет. Произошла ошибочная атрибуция. Спесивцеву неоднократно описывали как «черноглазую гречанку», сравнивая ее глаза с маслинами или спелыми вишнями. Портрет Ольги Спесивцевой, написанный Борисом Шаляпиным, снимает всякие в этом сомнения. Но, если вглядеться в портрет из музея Музыки, то станет очевидно, что у молодой женщины, там изображенной, глаза серо-голубые. Да Савелий Сорин и не имел бы времени написать Спесивцеву, так как она добралась из Парижа до Петрограда в первой половине февраля 1917 года, а Сорин как раз в это время уехал из Петрограда. Исследователь Ирина Меньшова заметила, что на безымянный палец правой руки красавицы на портрете надето «помолвочное» кольцо, значит, она была обручена с кем-то, но Спесивцева ни с кем никогда помолвлена не была. Именно с этого кольца началось долгое расследование того, кем же была на самом деле изображенная на портрете девушка. Немногие отваживались выходить замуж в тот год катастрофических перемен в обществе. Некоторые, правда, делали это, чтобы устроить свою судьбу, собираясь эмигрировать. В Крыму Савелий Сорин познакомился с Екатериной Владимировной Штукенберг («Белая Штучка» — в дневнике В. Судейкиной). Она была красавицей того типа и возраста, что и девушка с портрета. И была помолвлена. А вскоре в 1917 году она в Крыму вышла замуж и уехала с мужем в эмиграцию. Там следов этой пары обнаружить не удалось. Не удалось найти и фотографии этой женщины, пригодной для идентификации, зато найдены хорошие фотографии ее родной сестры и родной тети по женской линии – обе похожи на портрет, особенно – тетя. Мне кажется, что на портрете изображена Екатерина Владимировна Штукенберг, но я не могу подписать его этим именем даже со знаком вопроса потому, что доказательств слишком мало. А написал я здесь все это для того, чтобы было ясно, как причудлива бывает история атрибуции. И как внимательно надо вглядываться в портрет, чтобы «заговорили» его мелкие, но такие важные детали.
Портрет Александра Бенуа. 1946 г. Бумага, наклеенная на холст, акварель, графитный карандаш, белила. 72 Х 59. ГРМ
А это портрет художника Александра Николаевича Бенуа. Он патриарх большого клана художников и архитекторов Бенуа—Лансере—Серебряковых. Его эстетические принципы были непререкаемы для большинства российских художников того бурного времени, кроме, пожалуй, самых левых, которые призывали взорвать Лувр или сбросить Пушкина с корабля современности. Он вместе с группой друзей-художников создал «Мир искусства» — одно из самых важных объединений российских художников начала ХХ века. При этом он не делал деклараций, как было принято в те времена, не клеймил неугодных ему художников, не выступал со сцен разных модных заведений, жил тихо, небогато, писал пейзажи и рисовал костюмы и декорации для спектаклей. У него была удивительная художническая память и интуиция. Ему ничего не стоило вспомнить во всех подробностях и особенностях нужную картину из множества полотен, которые он видел несколько десятилетий назад. Находясь в эмиграции, он по памяти писал пейзажи Царского села, и Гатчины – пригородов Петербурга и дарил их своей жене. Это был мудрый человек, тонкий художник и художественный критик, очень эрудированный эксперт и оракул для молодых художников. Савелий Сорин дружил с Александром Бенуа, заботился о нем во время войны и в тяжелые времена после войны, уважал и любил его, как отца. Это очень хорошо видно в портрете. При этом не многие знают, что А. Н. Бенуа отказал в помощи молодому С. Сорину перед революцией 1917 г., не распознав в нем будущего большого художника «мирового списка», как он сам писал впоследствии. Однако, как мы видим, для Савелия Сорина это не стало препятствием любить этого человека, уважать его и заботиться о нем.
А вот другой характер, другая личность. Это портрет княгини Ольги Орловой. Она была одной из самых богатых женщин царской России, самой большой и капризной модницей и хозяйкой самого шикарного салона в Петербурге. Свой портрет она заказала одному из признанных лучших художников России – В. Серову, замечательному мастеру, писавшему царских особ, министров и богачей. Серов написал прекрасный большой парадный портрет, где Орлова была изображена сидящей в кресле среди шикарного интерьера в богатом модном наряде и в большой шляпе. После ста сеансов позирования княгиня взять портрет отказалась, заявив, что на портрете она выглядит слишком надменной, а шляпа важнее, чем она сама, и позже пригласила писать свой портрет художника Савелия Сорина. Этот портрет она взяла, хотя выглядела на нем не менее надменной. Взяла потому, что художник разглядел и сумел отобразить не только внешнюю надменную маску, но и тревогу стареющей женщины, ее страх перед грядущим непонятным будущим, ее беззащитность перед надвигающимися и страшными событиями и — одиночество. А, главное, ей важно было, что в центре внимания на этой картине была ее душа, а не интерьер и не шляпа.
Портрет девочки-художницы. Смотри, как она насторожена. Она хочет, чтобы взрослый художник написал ее портрет, ей наверно это даже льстит. Она спинку держит прямо, как надо при посторонних, и как учила ее мама, но она впервые в такой ситуации: ее внимательно рассматривает взрослый человек. Она не знает, как надо себя вести. И руку с кисточкой он заставил отвести и так держать, а хорошо ли это? А сидит она на фоне видного в окно зеленого сада, где стволики юных деревьев тянутся к небу, и сама она, как такое деревце. Если вспомнить «Девочку с персиками» В. Серова, то эта девочка – сама, как персик. Так чувствовал художник, так чувствуем и мы. И от этой картины так веет свежестью, которой, как сетовал В. Серов, ему не хватало, пока он работал над портретом той девочки (с персиками). Смотри, что получается: об этом персонаже нам ничего не известно, но благодаря мастеру, который умеет передать, что он чувствует и видит, мы через много лет и видим эту девчонку, и понимаем ее состояние.
Сейчас будет еще один портрет человека, о котором мне тоже ничего не было известно, кроме фамилии: Сазонов.
Попробуем узнать, глядя только на портрет, присланный из Третьяковской галереи без всяких пояснений, каков же этот Сазонов, а потом попробуем найти что-нибудь о нем в архивных материалах и, если будет возможно, сравним. Что мы видим прежде всего? Этот волевой человек бледен, худ, и у него покрасневшие глаза. Если он не болен (больной вряд ли пошел бы позировать художнику), то он, скорее всего, многое испытал и невесело думает или много читает и, наверное, — по ночам. Я рискнул бы предположить, что это человек умственного труда — писатель или редактор, общественный деятель, ну, в общем, интеллигент, много знающий о людях, тяжело сталкивавшийся с ними, много и невесело думающий и слегка уставший от этого. У него прямой взгляд и плотно сжатые губы. Если у него в результате раздумий появились невеселые суждения, то малознакомому человеку он их не выскажет. С близким же человеком он готов разделить и раздумья, и печаль. А печалей в его жизни, похоже, — очень много. Вот, что приходило мне в голову, когда я смотрел на этот замечательный портрет. Надо было искать сведения, чтобы понять, угадал ли я. Прошло три месяца после написания этих строк. Я был в Нью-Йорке в Национальной Публичной библиотеке и там узнал, что это С. Д. Сазонов. Он был министром при царе и министром иностранных дел Временного правительства России, разогнанного большевиками 07. 11. 1917 года. С. Д. Сазонов едва смог бежать от расправы в Крым и наверняка переживал сильный стресс. Портрет написан в том же году, то есть, вскоре после событий большевистского переворота. Ну что же, перечитав написанное, я считаю, что суть характера этого человека, переданная художником, была угадана точно.
Теперь всмотрись в это лицо. Это танцовщик и балетмейстер дягилевского балета Михаил Фокин (см. гл. 7). В дальнейшем он ставил и свои балеты в Гранд Опера в Париже. Это один из самых творческих художников балетного искусства первой половины ХХ века. На портрете он стоит в такой изящной одухотворенной позе, что некоторые люди даже не вглядываются в его лицо. А того стоит, потому что художник сумел «ухватить» тот момент, когда в голове балетмейстера вспыхнула яркая творческая мысль, и он видит на сцене то, чего там еще нет, он видит новую балетную композицию и пытается оценить, хороша ли она будет, и стоит ли ей родиться на свет. И поза его хороша – смотри на указательный палец правой руки, вот сейчас рука стремительно разогнется, и он будет указывать, кто из солистов откуда выбегает, где взлетает, кто, где и как кружится, как должен строиться кордебалет, и возникает рисунок будущего танца, возникает волшебство и красота — ведь, это — Художник.
Вот портрет еще одного художника. Это — граф А. М. Ланской — представитель старинного русского дворянского рода, который, тем не менее, стал в эмиграции последователем самого тогда модного и демократического художественного направления — абстракционизма. С. Сорин не примыкал ни к одному из модных течений, но и не обличал и не клеймил их, как делали тогда многие. Он с уважением и доброжелательно относился к художникам, независимо от выбранного ими пути, принадлежности к любым художественным, политическим течениям, религии или национальности. В облике Ланского его привлекла необычность — «инопланетность» лица этого человека, что мы хорошо видим в этом портрете. Портрет М. Ланского был привезен в СССР вдовой мастера А. С. Сориной-Шервашидзе в дар, чтобы согласно завещанию художника храниться в Третьяковской галерее или в Русском музее. Но вопреки обещанию министра культуры Е.Фурцевой, что воля умершего мастера будет исполнена, портрет этот вместе с другими был отправлен в музей города Донецка на Украине (в СССР тогда существовал специальный орган – «фонд Культуры», который отсылал работы «неугодных» художников «с глаз долой» на периферию). Там он местным искусствоведом был ошибочно атрибутирован как портрет балетмейстера М. Мясина. Но подпись под найденной мной фотографией этого портрета в газете «Иллюстрированная Россия» №34 (119) 1934 г.( стр.16), сделанной с разрешения автора во Франции сразу после его создания, и анализ множества фотографий и Мясина, и графа Ланского развеивает всякие сомнения в том, кто изображен на портрете.
Глазами аквамаринового цвета смотрит на нас эта узнаваемая старшим поколением знаменитая киноактриса Вивьен Ли. Здесь она уже давно сыграла свои главные роли в фильмах «Мост Ватерлоо» и «Унесенные ветром» и все еще очень хороша. Она знаменита, богата, была замужем за популярным в прошлом актером, а потом лордом Лоуренсом Оливье, привыкла к поклонению. Ей немного скучно, немного горько оттого, что уходит бурное прошлое. Все это мы видим, вглядываясь в портрет. Она была дружна с Савелием Сориным и откровенна с ним. Портрет не закончен и не датирован. Атрибуция, данная на аукционе (портрет там датирован 1930-ми годами), как я считаю, ошибочна. Возраст модели, отчетливо читаемый в портрете, говорит, что это или конец 1940-х или начало 1950-х годов.
А это бывший глава партии Конституционных демократов и глава МИД во Временном правительстве Павел Николаевич Милюков. В России это был очень важный господин, в Государственной думе он произносил пламенные речи, готовился вершить судьбы людей, а тут в Париже (где в 1922 году написан портрет) он — никто, даже не «нищий белогвардеец» — те хоть объединились в союз, а его туда не приняли – он штатский. Так и кажется, что он сейчас, как Киса Воробьянинов, протянет ковшиком ладошку и скажет на ломаном французском: «Месье! Же не манже па сис жур». Я не могу спокойно смотреть на его лицо. Этого человека на портрете жалко, и за него неловко. Правда, Павел Николаевич позже стал главным редактором русской эмигрантской газеты «Последние новости», использовавшей старый шрифт с «ерами», «ятями» (т.е. старую орфографию) и пр., и старую грамматику, но это, на мой взгляд, только подчеркивало трагичность положения всей читающей эту газету русской эмиграции. Жалость к погибающей культуре, ко множеству людей с надломленными судьбами не проходит даже оттого, что уже прошло время и сменилось несколько поколений их потомков.
Рассмотрим внимательно изображение этой пожилой дамы. Вот, что сказал сам художник в 1937 году, показывая его корреспондентке газеты: «А вот портрет другой американской женщины – это миссис Пьер Дюпон. Она слегка старомодна, что необычно в нашем модерн-веке. Она тоже исключительно интеллектуальная женщина. И я не сразу, а только после десятого сеанса позирования осознал, что за грандиозная личность передо мной — такая, что ее аутентичность я ощутил как подарок». Напомню, что Элис — миссис Пьер Дюпон — жена одного из самых богатых тогда людей США — миллионера П. Дюпона. Но совсем не это интересует художника. Смотри, — никаких бриллиантов, только нитка простых бус, никакой роскоши в одежде. Она не скрывает свой возраст — не красит уже седые волосы, у нее густые широкие брови, и может показаться, что она и вовсе не красится. Есть в ней что-то крепкое, основательное, крестьянское. Она, наверно, властная женщина, но, прежде всего, она умна, доброжелательна и сдержана. Савелий Сорин назвал ее интеллектуальной, похоже, что это так, ведь, только это дает женщине уверенность, что она — ценность сама по себе — без каких-то украшений, обманов и ухищрений. Художник это почувствовал. Мы видим это в его высказывании, и это хорошо выражено в портрете.
Вот карандашный рисунок. Великий физик Альберт Эйнштейн попросил Савелия Сорина сделать портрет для своей книги. Он увлек художника гривой полуседых волос, пронзительным умом и интеллигентностью университетского профессора и печальным и тонким еврейским юмором. Кроме того, Эйнштейн прекрасно играл на скрипке. Мы видим, что сосредоточенность на своих мыслях Эйнштейна-физика и сосредоточенность на звучащей внутри гармонии Эйнштейна-музыканта были отмечены художником как главное в этом человеке. Он, кажется, вовсе не видит окружающего, а смотрит внутрь себя. Художник изобразил не чудака-профессора, соответствующего популярному тогда шаблону, а личность неординарную, цельную и значительную. Они подружились, а книга Эйнштейна вышла с портретом работы С. Сорина.
Это портрет актрисы Л. Х. Дроботовой, точнее — последний подготовительный лист к ее портрету. Местонахождение самого произведения неизвестно. Но лицо на этом листе полностью готово, и можно видеть, как эта женщина под иронической усмешкой скрывает свой страх. Чего же она боится? Может быть, что над ней посмеются, обидят или не дадут роли или…, мало ли чего может бояться одинокая молодая женщина, на свой страх и риск идущая опасной артистической дорогой. Но мы видим, что так просто она не дастся, она тоже пугает и своей этой усмешкой, и самой этой иронией, и даже — горящей папиросой — тогдашним символом женской независимости, едва намеченной меж тонких пальцев, но почему-то хочется думать также, что стоит появиться человеку, за чьей спиной она смогла бы спрятаться, и она пойдет за ним на край света.
Нин – это домашнее имя этой девушки, а вообще-то ее зовут Маргарет-Дороти Кон, и она младшая дочь американского финансиста-миллионера Отто Г. Кона и красавица при этом. Но ни первое, ни второе, похоже, ее пока не беспокоит. Она еще ребенок, и важно для нее только то, что она главное сокровище своей семьи, и ее все любят, и все, конечно, хорошие люди. Ей любопытно, что это художник на нее так таращится, и она вроде бы догадывается, почему, но это не главное, он тоже хороший человек и, конечно, напишет хороший портрет, который понравится папе и маме. А посмотри, какими изящными, упругими, «говорящими» линиями нарисован этот портрет! Так было и на других портретах, где требовалось подчеркнуть изящество модели. Из-за этого Савелия Сорина ставили в один ряд с Гольбейном, Энгром, старыми немецкими мастерами и другими выдающимися художниками прошлого.
А это мама Нин – Аделаида Кон – тихая немолодая не очень красивая и не очень здоровая женщина. Она мягкая, заботливая и внимательная. Конечно, поэтому ее дочь — такое чудо. Мы не знаем, каков ее муж в семье, но, если — крут, то она может и защитить детей, но, похоже, что это не нужно. Эта женщина своим острым чутьем ощутила на выставке в 1920 году в Париже, что портретист Савелий Сорин может увидеть и изобразить, и тем увековечить тонкие черты внутреннего облика человека. Она заказала ему портреты всех своих близких и склонила мужа поддержать художника в начале его работы в Америке. С портрета ее дочери началось восхождение Савелия Сорина к мировой славе, которой он достиг благодаря своему таланту, трудолюбию и упорству. А дружбу с миссис Кон и с мистером Кон художник сохранил до конца жизни.
Это портрет княжны Элисо Дадиани одной из грузинских красавиц, чьи портреты С. Сорин писал в Тифлисе. Она была фрейлиной при российском императорском дворе. Искусствовед И. Дзуцова назвала портрет этой девушки пушкинскими словами: «Чистейшей прелести чистейший образец». Есть стихи других поэтов, посвященные вот этому портрету (См. гл. «Крым, Закавказье»). И это потому, что на портрете ее классическая красота, величавая грация и ее характер изображены правдиво, поэтично и — навеки. На мой взгляд, даже не красота – главное в этом портрете, а то, как сама эта молодая женщина относится к своей красоте. Она спокойна, она конечно знает, что прекрасна, но нисколько не выставляет это напоказ, не гордится этим даром природы. Ощути, как она на нас смотрит. Она гораздо больше, чем внешнюю красоту ценит в человеке красоту внутреннюю – благородство души. И ее собственное благородство, так сильно показанное в этом портрете, это и есть главная красота.
Это лицо другой княжны – Мелиты Чолокашвили (полностью портрет показан в главе «Крым, Закавказье…»). В Тифлисе она была еще девчонкой — капризной и избалованной, и она убежала от художника, не выдержав нескольких сеансов. Однако много позже в Париже они снова встретились, и портрет был написан. Это был другой портрет, и это была уже другая женщина. Она была еще красавицей, и успешно работала, несмотря на княжеское происхождение, манекенщицей в модном ателье, но горечь жизни поубавили ее спесь, хотя гордость осталась, и она была благодарна художнику за то, что он умел подчеркнуть неординарность и глубину ее личности. Несомненно, роман про княжну, работающую в изгнании манекенщицей, может быть написан даже, если только смотреть на этот портрет.
А эта красавица была музой поэта Галактиона Табидзе и музой самого художника Сорина. Это княжна Мэри Шервашидзе–Чачба. Сама абхазского царского рода, она тоже была фрейлиной при российском царском дворе. Однажды во дворце вместо того, чтобы наказать юную Мэри за оплошность, царь Николай II только и смог вымолвить: «Грешно, княжна, быть такой красивой». Художник всюду возил погрудный вариант этого портрета с собой до самой смерти, а потом его вдова подарила портрет жене князя Монако Грейс, которая повесила его у себя в спальне. Вставая по утрам, она сначала смотрела на портрет, а потом в зеркало, видимо, считая его эталоном красоты и сверяя с тем, как выглядела сама. Портрет произвел фурор в Грузии сразу после того, как был написан. Его там даже репродуцировали, хотя большая часть этой княжеской семьи уже эмигрировала. Княгиня Мэри Эристави-Шервашидзе-Чачба, очевидно, увезла «большой» портрет с собой в эмиграцию, где он и сгинул в вихрях событий. Савелий Сорин создал и завещал музею изобразительных искусств Грузии авторское повторение этого портрета, которое тоже в музей не попало. Подробности можно прочитать в главе «Крым, Закавказье» этой книги.
Сзади на подрамнике этого портрета была приклеена полоска бумаги с именем: «Vava», и из документов выставки 1927 года в Берлине, где этот портрет экспонировался, было известно, что это «Грузинская княжна из рода Дадиани». Во многих ответвлениях большого рода князей Дадиани в конце ХIХ — начале ХХ века рождались девочки, которых называли Варвара. Домашнее имя у них было Вава или по-грузински Бабо. С немалым трудом удалось установить, что на портрете изображена та княжна Бабо Дадиани, которая была дочерью легендарного князя Коки Дадиани и внучкой баронессы Мейендорф. Посмотри, какая благородная осанка. Эта молодая женщина не только благородна, но и добра, от нее исходит теплота женственности. К тому времени, когда поиски привели меня к ее семье, эта женщина уже умерла. Она прожила очень большую, очень трудную жизнь (семья была четырежды репрессирована: муж расстрелян, а она с детьми отправлена в ссылку в Казахстан). Но ее родные переслали мне копии документов и фотографий, которых одних хватило бы, чтобы написать оптимистический роман о трагических и славных событиях, о благородных и несдающихся людях. История самого этого портрета тоже интересна. Я здесь расскажу только об ее последнем эпизоде. Художник в 1925 году работал над этим портретом, чтобы рассказать о замечательной молодой женщине, но те, кто потом после смерти мастера продавали портрет на аукционе, делали это только, чтобы получить больше денег. Поэтому они назвали портрет «Вава – вторая жена Шагала». Вокруг дочери и наследницы киевского миллионера Бродского Валентины, которую в молодости тоже звали Вава, постоянно клубились различные сплетни, особенно, когда она уже в зрелом возрасте вышла замуж за пожилого вдовца – всемирно известного художника Марка Шагала. Савелий Сорин дружил с ним, но в 1925 году, когда был написан портрет княжны Бабо Дадиани, Валентина Бродская только начинала свою карьеру в эмиграции, жила в Лондоне и среди моделей С. Сорина не числилась. Женой М. Шагала во время создания портрета она быть не могла хотя бы потому, что он в это время был женат на своей любимой с юности Бэлле – частой героине его произведений. Но позже Бэлла умерла, и когда через некоторое время женой старого и знаменитого Шагала стала Валентина Бродская, сплетни вспыхнули с новой силой. Жажда денег, вероятно, толкнула аукционистов дать неверное название портрету Бабо Дадиани, считавших, что упоминание о Шагале и связи имени «Вава» с героиней сплетен Валентиной Бродской повысит цену портрета.
Портрет княжны Варвары (Бабо) Дадиани. 1925. Бумага на холсте, акварель, гуашь, пастель, угольный карандаш, лак. 60,5 Х 55,5 . Частное собрание
А этот портрет я нашел в одной галерее в Петербурге, где на нем мало, что было видно, т.к. живопись была в очень плохом состоянии. Электронными средствами удалось выявить вот это лицо, которое меня потрясло. Какое горе переживает эта женщина? Как мужественно она держится! И, если на холсте изображена не реальная драма, а художник сумел запечатлеть актрису, играющей драматическую роль, то такое произведение делает честь и актрисе, и художнику. Это один из ранних портретов работы Савелия Сорина, написан он маслом, и из-за плохого хранения потемнел. Методы придать ему первоначальный вид существует, нужны только деньги на реставрацию. Позже я узнал, что это портрет артистки императорских театров А. П. Домашевой.
У А. П. Домашевой была сестра Мария, и — тоже актриса. И ее портрет я нашел, но совсем в другом месте: в Художественном музее в городе Севастополе. Этот портрет в хорошем состоянии, но никто не знал, кто на нем изображен. По старым фотографиям в библиотеке музея Театра удалось установить имена обеих сестер-актрис. Мария в момент, изображенный на портрете, тоже играет роль, и в ее лице заметно драматическое напряжение. Наверное, и жизнь обеих женщин в то нелегкое время тоже сложилась непросто. Необходимо дальнейшее исследование.
Совсем другая личность – это Соломон Поляков-Литовцев. Он до 17 лет не знал русского языка потому, что родился в еврейской семье, где не говорили по-русски. Потом, выучив русский язык, он стал русским литературным критиком, прозаиком, драматургом и публицистом, журналистом, переводчиком и редактором. До большевистского переворота в России он был корреспондентом русских газет «Речь» и «День» в Государственной думе. В 1917 году, будучи корреспондентом «Русского слова» в Лондоне, остался за границей. 20 лет был членом правления и ревизионной комиссии Союза русских литераторов и журналистов в Париже. В Лондоне, Берлине и Париже он выступал против мирового и местного антисемитизма. Подвергался остракизму и преследованиям. В начале войны был посажен в[ лагерь под Марселем и чудом выжил. Горькие складки около губ, сжатых, как от постоянной боли, умные печальные глаза. Этот человек много знает, много пережил, но не сдался. Нет сомнения, что и про этого человека может быть написан увлекательный роман.
Вот еще одна американская актриса театра и кино. Понятно, почему чаще других к художнику приходят именно актеры: ведь это им особенно важно видеть, как они выглядят со стороны. Это Лилиан Гиш – прославленная еще со времен немого кино, она прославилась и в звуковом, играла и нежных красавиц, и подруг суровых ковбоев, проституток и патриоток, героинь Чехова и Достоевского. Она получила награду «Почетный Оскар» и множество других наград. Мне рассказали, что в узких артистических кругах прославилась она еще и тем, что получила кличку «Mantis» — «Богомол». Богомол это такое страшное большеглазое насекомое, самка которого при встрече отгрызает голову своему самцу. Мне не пришлось прочитать что-либо о таких подвигах Лилиан, но посмотри на портрет – видишь, что в ее лице, несмотря на потрясающее сходство и ясно видимую повадку знаменитости, есть, и правда, что-то от богомола. Живя в Америке, художник, конечно, знал о прозвище. Глядя на портрет, и мы видим это.
Коллега Лилиан Гиш Роза Штерн никому не отрывала головы, она не была так знаменита, хотя была хорошей актрисой, но ей не так везло. Ей доставались острохарактерные роли, иногда граничившие с гротеском. Она исполняла их с мастерством и грустным лиризмом Чарли Чаплина. Вызывать смех сквозь слезы – вот было ее амплуа. Но, как всякой женщине, ей хотелось другого: и лирических ролей, и лирических отношений. Ей хотелось, чтобы хоть кто-нибудь заметил не ее сценическую маску, а ее настоящее лицо. Смотри, как она на нас глядит: здесь и грусть, и надежда, и ожидание. Художник Савелий Сорин, как мы видим, это заметил. Я не знаю, повезло ли ей в жизни, но с портретом, точно, повезло.
Джон Ринглинг был цирковой гимнаст из группы пяти братьев Ринглинг, успешно выступавших по всей Америке. Он сумел так удачно распорядиться своими деньгами, что сбылась его «американская мечта» — он стал миллионером, потом – мультимиллионером, купил себе в Калифорнии поместье, где был построен большой дом-дворец, обставленный мебелью, доставленной из Европы, и стал коллекционировать дорогие диковины и, как тогда водилось, собирать коллекцию произведений искусства. По тогдашней моде он также пригласил известного европейского художника Савелия Сорина создать его портрет и портрет его жены миссис Мэйбл Джон Ринглинг. Это парные большие портреты. Они должны были висеть в одном интерьере и торжественно представлять хозяйку и хозяина дома. Я догадываюсь, что в планы Джона Ринглинга не входило сравнение характеров, так ясно изображенных на портретах, а это невольно будет делать каждый находящийся в этом помещении человек, умеющий «прочесть» то, что увидел и сумел изобразить художник. Я думаю, что сам Джон Ринглинг не мог этого делать, иначе он не взял бы эти портреты и дал бы заказ другому художнику. Очень уж разителен контраст между высокомерной презрительной и бездушной миной богатея-хозяина на его портрете с лицом милой доброй тихой хозяйки этого дома. Она изображена сидящей в театральной ложе и наслаждающейся спектаклем. Вид у Мэйбл не такой, как бывает у дам, демонстрирующих публике себя, свои брильянты и свой статус, она увлечена тем, что происходит на сцене и сопереживает этому. Джон Ринглинг изображен так, будто зритель смотрит на него снизу вверх, он силен, он готов к действию и презирает противников, а заодно и всех остальных людей тоже. Сейчас в этом поместье организован музей, устроенный пережившей супруга хозяйкой дома и его братьями, сделавшими доступным всем людям собранные там сокровища, в том числе, и эти два портрета. И еще я хочу заметить, что сам Савелий Сорин, скорее всего, не был очень доволен этими работами. Они, как мне кажется, уступают по глубине характеристик его лучшим произведениям (таким, как показанные здесь портреты Ольги Орловой, Веры Тищенко, С. Д. Сазонова и др.). Здесь нет сложных характеров, а показана одна лишь черта каждого из них. Нет той неброской, но точной живописной проработки, которая изумляет в лучших его портретах. Первые годы его работы в Америке С. Сорин еще не до конца понимал живущих там людей, это отражалось на психологической глубине созданных образов. И от этого мастер переживал глубокий кризис, о чем с болью писал другу. Это было в конце 1920-х годов — как раз тогда, когда были созданы эти портреты.
Портрет миссис Мэйбл Джон Ринглинг. 1927 г. Бумага, акварель, белила. 124 Х 78.5. Музей изящных искусств Джона и Мэйбл Ринглинг. Сарасота. Калифорния. США
А вот, портрет архиепископа Ярославского и Ростовского Алексия. Он, вроде бы, начальник над духовной жизнью православных большого старинного российского района. Он знает, что всем им — русским православным — можно, а что нельзя. Он может осуждать и наказывать их за грехи. Он должен быть непререкаемым духовным авторитетом. Он аскетичен, непреклонен и суров. Это он так хочет себя нам представить — так он позирует художнику. Но посмотри в полуприщуренные настороженные глаза этого молодого человека. Ярославская и Ростовская епархии давно остались в далекой России, разрушенной Второй мировой войной. Там земля еще дымится, там осиротевшие дети вместе с женщинами впрягаются в плуг, чтобы выжить, там выжившие воины возвращаются на пепелища, чтобы начинать строить жизнь заново. А он – здесь. Портрет-то написан в благополучной Америке всего через год после окончания войны. Здесь совсем другой народ, другая жизнь — сытая, богатая. Соблазны…. И здесь он мало для кого авторитет. Он боится, чтобы не стало видно, как ему обрыдло играть роль — роль владыки несуществующего прихода — лицемерить. Притворяться трудно. Надо все время быть начеку, и вот поэтому в его лице нет благости и спокойствия, подобающих священнику. Хорошо, что он спасся в Америке от ужасов войны, и что он избавлен от голода и лишений послевоенного времени в России. Но теперь этот «пастырь» уже не может кого-то учить, да никто и не хочет у него здесь учиться. Он не авторитет в вопросах морали и поэтому, как известно из газет того времени, он потерпел поражение в той миссии, ради которой был послан в далекую Америку. Задание у него было примирить американскую и русскую (сотрудничавшую с большевистским правительством) православные церкви, и это у него не вышло.
Портрет архиепископа Сан-Франциско Иоана ( И.Шаховского). 1950 г. Бумага, наклеенная на холст, смешанная техника. 64 Х 48. ГТГ
А это архиепископ Сан-Францисский и Западно-Американский Иoанн (Игорь Шаховской) в то же, примерно, время – 1950 год. Этот человек на своем месте — он еще до войны прислан церковью «окормлять» здешнюю немногочисленную диаспору православных. Он — князь по происхождению (князь Шаховской), и то, что называется, «князь церкви» — священник высокого ранга. Он — проповедник, теоретик богословия, знаток библии, писатель и даже поэт. Но, общаясь с архиепископом, художник с удивлением отметил, что тому нет никакого дела до «мелких» забот и горестей простых людей – его паствы. Здесь в картине мастер явно имел в виду библейскую метафору: священник – ловец человеческих душ. Смотри, ладони у него сложены так, будто он поймал… муху. Это метафора его отношения к пастве – как к надоедливой мухе. А лицо! Он воровато и внимательно смотрит, не увидели ли вы, что он, походя, лишил «муху» свободы (чтобы не надоедала), не будете ли осуждать. Вороватое выражение лица никак не вяжется со всеми церковными и светскими регалиями архиепископа. Потрясающий портрет, и, похоже, что художник не любил тех попов, чье пренебрежительное отношение к пастве и ханжество стало ему очевидно.
Среди картин, где не фигурируют люди искусства, науки или сильные мира сего, есть один замечательный, и еще, я бы сказал, — ностальгический портрет, называется он «Казачка». Давай всмотримся в это лицо. Она из тех, кто «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Вглядись, как смотрит она исподлобья, из-под «соболиных» бровей: эта русская женщина насторожена и не сразу верит людям. Но, как видится мне, если она поверит, полюбит, то – открыто, сильно, навсегда. Цельность натуры и чистота – вот качества, которые художник подчеркивает в этом портрете, по которым тоскует потому, что ценит их больше всего.
Казачка. 1937 г. Холст, масло. 84 X 74. Донецкий художественный музей. N1361. Украина.
А это Артур Лурье – композитор-модернист, щеголь, остроумец и кумир чуть ли не всех знаменитых женщин в Петербурге-Петрограде Серебряного века. Весь этот характер тут виден. Это эстет, тонкий чувствователь и ценитель прекрасного, но он и язвительный высмеиватель всего негармоничного, неизящного, серого. И при этом он сноб и позер. Но этих слов мне явно мало, чтобы передать все то, что показал автор портрета. Я вижу тут еще и горечь композитора, «не нашедшего себе слушателя», как писал о нем друг художника Б. Камышников, и разочарование, и растерянность. А. Н. Бенуа тоже обратил внимание на этот портрет композитора-авангардиста среди работ последнего периода творчества Савелия Сорина: «…эти…портреты, («вольные», не заказные) являются особенно интересным и острым придатком в его творчестве. Достаточно, если я укажу на такой типичный портрет чудака-композитора…» - писал А. Н. Бенуа. Портрет написан в 1943 году в Америке, где композитор-эмигрант Лурье, действительно, не был признан так, как ему хотелось. Есть еще многое, что видно в этом сложном характере, но нужен не меньший, чем у автора-хужожника, талант литератора, чтобы это высказать словами. Савелий Сорин много общался с Артуром Лурье, особенно в США, несмотря на отпугивающие многих некоторые стороны его характера. Лурье был несомненно талантлив, а для Сорина это было главным и решающим. Артур Лурье очень заботился о том, как он выглядит со стороны. В разное время С. Сорин трижды писал его портреты, и этот — самый выразительный из них, написан в заключительный период творчества мастера.
Портрет композитора А. С. Лурье. 1943 год. Бумага на холсте. Смешанная техника. 138 Х 92. Донецк. Украина. N гр. 2321
Портрет пианиста Гуревича тоже был написан в последний период творчества художника Савелия Сорина. В это время он создавал самые сложные по решаемым задачам — самые сложные по «психологизму» портреты. Позже близкие тогда к нему люди свидетельствовали, что в эту пору мастер брался не по заказу и без всякой оплаты изображать и благолепного с виду священника, но — с затуманенной совестью (см. выше), и неудачника-художника, которого после кратковременного успеха постигло забвение, и музыканта, не создавшего себе слушателя. В статье об этом Б. Камышников заметил: «Написанные за этот период картины Сорина мало известны публике и еще далеко не оценены».
Вот такой портрет пианиста Г. Гуревича мы будем сейчас рассматривать.
Изображенный здесь человек, мягко говоря, не красавец. Он неказист: узкоплеч, со слишком большой для тщедушного тела головой, лыс, сед и плохо видит. Но его нисколько не смущает, как он выглядит. Он прямо смотрит на нас – его не волнует, что подумают посторонние. Если он нас и видит, то, все равно, главное для него сейчас — прерванная нашим появлением музыка, которую он слышал, читая ноты. Напряженная его поза и лицо как бы говорят: «Я вас прошу, пожалуйста, не мешайте». Этот портрет особенно следует рассматривать долго. И тогда становится видно, какая духовная мощь кроется в этом слабом теле, возникает убеждение, что эта нелепая на вид большая голова вместе с длинными пальцами худых рук могут сотворить могучую дивную музыку. И еще: в этом человеке чувствуется и интеллект, и интеллигентность и еще многие черты, на описание которых у меня не хватает слов. Когда этот портрет был показан на выставке в конце 1948 года в Нью-Йорке, на которой демонстрировался и портрет будущей королевы Великобритании Елизаветы II, критик Мак-Брайд в газете «Нью-Йорк Сан» сравнил два этих портрета. Он написал, что, хотя портрет С. Сорина сделал будущую королеву «кандидатом на бессмертие», портрет пианиста Гуревича он (критик) ценит гораздо больше за мастерство, за проникновение в душу модели и за гораздо большее соответствие образцам, созданным великим портретистом семнадцатого века Ван-Дейком.
Это портрет еще одного неказистого на вид человека. Это встреченный художником в Нью-Йорке высокий, сутуловатый, немолодой и ничем внешне не примечательный мужчина. Звали его Анатоль Дюбуа, он из обрусевших французов и, как Александр Бенуа, окончил в Петербурге аристократическую гимназию Карла Мая. После юридического факультета Петербургского университета он работал присяжным поверенным. Но на этом обыкновенное в жизни этого человека заканчивается. Видимо, или эта гимназия Мая специализировалась на обучении необычных людей, или то время выковывало необычные их биографии. Но, например, основатели объединения «Мир искусства», сыгравшего значительную роль в истории живописи России первой половины ХХ века и немалую роль в мировом искусстве, учились в этой гимназии. Ее закончили и другие сыгравшие заметную роль в истории страны незаметные с виду люди. Анатоль Дюбуа еще в этой школе заинтересовался политикой. В 1901 году он стал большевиком. Разойдясь с этими экстремистами во взглядах, он стал меньшевиком и до самой революции занимался нелегальной работой в Петербурге и Ревеле, много раз был арестован и отбывал ссылку. Во время Первой мировой войны воевал солдатом и заслужил звание прапорщика, ведя при этом политическую работу в армии. После февральской революции был избран сначала депутатом думы в Риге, а потом – членом Петроградского совета, а потом — заместителем министра труда Временного правительства России. Далее в круговерти революции он стал депутатом Чрезвычайного съезда РСДРП, потом сотрудничал с Плехановым, потом был командиром Красной армии, потом работал в разных советских учреждениях и был арестован, т. к. не скрывал своей принадлежности к идеологии меньшевиков. В октябре 1921 г. был освобожден и как адвокат стал предлагать быть защитником на процессе эсэров, над которыми готовились расправиться большевики. Он был снова арестован, приговорен к ссылке, но из-за болезни сердца в ссылку не был отправлен, а был выслан из СССР в Германию. Это, конечно, спасло ему жизнь. Там в совершенно другом мире он остался верен своим убеждениям: работал в меньшевистских организациях, потом стал публицистом, и только, когда время показало неактуальность его прежних идей, Анатоль Дюбуа стал…скульптором и живописцем, участвовал в выставках и даже был награжден серебряной медалью на Международной выставке в Париже. Это еще один талантливый человек с несгибаемым стальным стержнем внутри, внешность которого обычно ничего не говорит об этом его свойстве. Савелия Сорина он заинтересовал именно этим. Только, приглядевшись к портрету, внимательный зритель начинает видеть, что этот человек все время что-то обдумывает, сомневаясь, подходя с разных сторон, но, если он придет к какому-то решению, то не отступит от него ни при каких обстоятельствах.
Это средняя из дочерей «петербургской-парижской-нью-йоркской» семьи Ф. И. Шаляпина Марина. Она была очень способным, хоть и упрямым, ребенком, а когда выросла, — незаурядной женщиной. Достаточно сказать, что она во Франции занималась балетом с лучшими учителями — такими как Матильда Кшесинская, училась в Академии дизайна в США, в Австрии изучала театральную режиссуру, была киноактрисой в Италии и служила офицером морского флота этой страны (правда, — по организации досуга пассажиров). Она знала пять языков, машину водила до глубокой старости и прожила почти 98 лет. Уже то, что сказано, говорит о непростом характере Марины.
В тридцатые годы она была очень хороша собой (об этом говорили и писали), и была даже избрана мисс Россией на конкурсе, проводимом среди русских девушек-эмигранток в Париже. Это случилось в 1931 году, а в 1929 году Савелий Сорин написал ее портрет (эту дату назвала сама М. Шалапина-Фреди, и она подтверждена статьей в газете «Русская мысль» № 4651 за 25-31 мая 2007 г.).
Но, посмотри на портрет — лицо этой стройной девушки с русой косой выглядит совсем не так, как полагается для мисс России. Сравни портрет с фотографией, сделанной тогда же.
На портрете у Марины ноздри раздуты, губы поджаты, красивые светло зеленые глаза смотрят отчужденно, а веки слегка покраснели. Она готова противоречить и будет стоять на своем. Савелий Сорин знал характер Марины с малолетства, так как дружил с ее отцом, часто подолгу у них гостил и, наверняка, не раз видел такое выражение ее лица. В народе такую женщину называют «поперечница», то есть, спорщица по любому поводу, надо это или не надо, делающая многое «назло» даже близким людям (противоречит, чтобы самоутвердиться, как считают психологи). Названную выше не самую приятную черту художник решил подчеркнуть, несмотря на красоту и юную свежесть Марины, которые он тоже отметил. Он, как мне кажется, хотел сказать дочери друга: «Вот гляди, девочка, если б не это, ты была бы по-настоящему прекрасна». Для художника, которому позирует признанная красавица, выразить в портрете потаенную, важную, хотя и не самую привлекательную ее черту – нелегкая задача, особенно, если это дочь его друга, да еще в период триумфа ее красоты.
Посмотри, на мой взгляд, Савелию Сорину это удалось.
Помещенный здесь портрет датирован 1951-м годом. Это не опечатка. Через двадцать два года после создания портрета С. Сорин сделал его авторское повторение (309. С. 145). Причину этого можно достаточно достоверно предположить, читая недавно опубликованный телефонный разговор с Мариной Шаляпиной-Фреди. 16 января 2007 года Марина Федоровна, обладавшая в своем более, чем преклонном возрасте, ясным умом и удивительной памятью, по телефону из Рима сообщила, что, хотя первоначальный портрет этот принадлежал ей, он все время (в том числе — и во время войны) находился в доме Савелия Сорина. Может быть, строптивой Марине в 1929 году он так не понравился, что она просто не взяла его? Может быть, она хотела склонить художника переписать или «исправить» портрет? Во время войны знаменитая киноактриса Грета Гарбо, которая была другом семьи Савелия Сорина, настойчиво просила его жену Анну Степановну отдать ей этот портрет, «привлекавший своей притягательностью каждого, кто на него смотрел», причем она заявляла, что возьмет протрет «таким, как он есть», то есть, видимо, — без всяких изменений. На это А. С. Сорина постоянно отвечала отказом, так как портрет принадлежал М. Ф. Шаляпиной-Фреди (309. С. 144). Видимо, чтобы удовлетворить просьбу продолжавшей настаивать Греты Гарбо, художник все же отдал ей оригинал портрета Марины Шаляпиной-Фреди и сделал в 1951 году его повторение. Оно, возможно, было отдано Марине Федоровне уже после смерти художника, которого она пережила более чем на полвека.
Марина Шаляпина — Фредди. 1951 г. Бумага, наклеенная на холст, пастель, акварель, угольный карандаш. 83 Х 68. Авторское повторение. Частное собрание. Москва
Портрет «Партизанка» написан в 1945 году сразу после победы в войне с
Партизанка. Девушка с гармонью (портрет Дасии Шаляпиной). 1945 г. Картон, карандаш, акварель, гуашь. 115 Х 142. Музей Ф. И. Шаляпина. СПб
фашистами, написан он в Америке, где жил пожилой уже художник. Во время войны он посылал немалые деньги на покупку вооружения, посылал краски и другие материалы художникам России, работал в организациях, оказывающих поддержку воюющей Родине. И когда победа совершилась, он и его друзья хотели как-то отметить это важное для них событие. Среди друзей художника была семья Ф. И. Шаляпина, и вот другая дочь певца Дасия позировала, а Савелий Сорин написал образ одной из победительниц – партизанки так, как он себе ее представлял. Никогда художник не видел партизанок, а видел он в молодости большевичек в кожанках и красных косынках, вот «партизанка» и наряжена у него в кожаную куртку. Свеженькая розовая кофточка тоже сомнительна для партизанки, как, наверное, и цветастый платок. Портрет написан с низким горизонтом, то есть так, чтобы зритель смотрел на персонаж как бы снизу вверх, как и подобает смотреть на героев. Героиня гордо глядит направо через плечо, и во всей ее позе сквозит спокойствие, уверенность и торжество, и торжественно и громко играет гармонь. Следует отметить, что по композиции портрет этот похож на четыре портрета первой группы, приведенные в главе «Франция-США (1920 – 1930 годы)». Пейзаж здесь тоже есть, он, как и там, занимает небольшую часть фона, и, на мой взгляд, без него можно было бы обойтись без особого ущерба. Мне кажется, что, как и в тех работах, эта не обязательная часть композиции говорит о некоторой растерянности художника: там – потому, что он не знал, будет ли принято новым для него европейским обществом его творчество, тут – потому, что он не знал, как следует достойно отметить победу любимой, но покинутой, хоть и не по своей воле, Родины. Он сделал для победы все, что мог: вносил большие деньги в фонд помощи Родине, снабжал художников холстом и красками но в душе считал, что должен был бы бороться с врагом не так, а как все — с оружием в руках, несмотря на возраст. По этой причине, я думаю, этот портрет нельзя отнести к лучшим работам мастера. Но, как писал сам Сорин еще до эмиграции, прося С. К. Маковского сделать разбор его портретных рисунков: «Искусство не знает оправданий». Даже прекрасная цель отметить какое-то общественное или политическое событие, даже переживаемая художником трагедия и даже знаменитая фамилия персонажа не может обеспечить высокое качество работе художника. Он должен приниматься за свое дело только тогда, когда художественная идея требует выхода и заставляет взяться за кисть или карандаш.
Я предлагаю подумать и над этой стороной жизни мастера.
Последний здесь и самый любимый мной портрет. Эту женщину зовут Вера Тищенко. Это тоже один из ранних портретов (крымский). Многие считают его одной из вершин творчества художника. Все это несущественно, но я пишу все это потому, что не умею сказать главное. Я не знаю, как это сделано. Почему эти слегка воспаленные от слез или бессонницы серые глаза глядят мне в самую душу? Почему эта чуть склоненная головка с неидеальным овалом лица и чуть подкрашенными щеками и губами так волнует? Какими приемами художник сделал так, что это лицо, будто с полотен великого Боттичелли, притягивает и пленяет меня? Знаю только, что это и называется талантом и мастерством.
Перейти к Дополнительной галерее >>